24 августа Истинная причина моего ухода
Сегодня 1202-й день моего пребывания на шоу. Он прошел как обычно, без особых переживаний. Я собирался было уже идти на беговую дорожку, как из динамика донесся грубый женский голос и приказным тоном обозначил, что мне делать: «Рома, спустись к железному мосту». Я выглянул из окна, посмотрел на мост, там никого не было. Голос снова настойчиво повторил: «Рома, спускайся вниз, тебя там ждут».
Да никого там нет! — вступил я в переговоры с динамиком.
Спускайся!
К чему такая настойчивость?
— Рома, спускайся, это в твоих же интересах.
Пришлось повиноваться.
Я спустился к мосту, ко мне подошел администратор.
Привет, Дэн.
Привет.— Денис указал мне направление. И мы вместе зашагали подальше от съемочного периметра.
Куда мы идем?
В беседку.
В какую еще беседку?
Которая у реки.
Зачем?
Не знаю, там Германовский тебя ждет, наверное, хочет поговорить.
Дом погружался в ночь. Над поляной уже зажгли освещение, я шел вдоль деревянного забора, очерчивающего границы съемочного периметра, смотрел на башенки, подсвеченные неоновыми трубками, и думал о том, что это ужасно неуютное место стало мне родным. Мне понадобилось три с половиной года, чтобы раздражение сменить на любовь.
Было спокойно и тихо, теплый вечерний воздух колыхал листья деревьев, растущих вдоль реки, журчала вода, шелестела трава. Я твердо ступал кроссовками по грунту, отчетливо слыша каждый свой шаг. Беседка черным контуром вырисовывалась на фоне красного неба. В ней сидели двое, фигуры были едва видны, один в бейсболке — видимо, продюсер (он их любит), второй — ко мне спиной. Подойдя ближе, я разглядел в силуэтах действительно продюсера и шеф-редактора. Их лица были предельно сосредоточенны и не выражали радости от встречи.
Странно. Зачем я понадобился продюсеру? Сегодня четверг — голосование. Может, у него есть какие-нибудь пожелания? Обычно он указывает, против кого голосовать, лишь в сложных ситуациях, когда на кону знаковый герой. Сегодня вроде все просто — мы сливаем новичка. Наверное, причина в другом.
Здравствуйте,— начал я.— Что, мы теперь переговоры проводим тут?
Да, ты прав, переговоры,— подхватил Германов-ский.—Разговор будет непростой. Ром, отключи петлю. Не хочу, чтобы кто-то знал о том, что мы сейчас будем обсуждать.
Хорошо.— Я снял с пояса передатчик и выключил его.
Как с Олей?
Да все в порядке.
Хорошо. Ты помнишь, мы в начале лета говорили с тобой про тот злосчастный ролик в Интернете, где ты куришь траву? — Николай трясущимися руками достал из пачки сигарету и закурил ее. У него всегда немного трясутся руки.
-Да.
— Так вот, за последние три дня скандал зашел
слишком далеко. Ролик посмотрели большие дяди, кото
рые владеют крупнейшим в России медиахолдингом, в
этот холдинг входим и мы. Так вот, эти дяди потребова
ли на всю страну показать ролик, где ты куришь, пу
блично осудить и отправить с позором за ворота. Но нас
связывает слишком многое, мы проработали вместе три
с половиной года и не можем с тобой так поступить. Це
лый день мы с Сашей висели на трубках и в буквальном
смысле бились за тебя и за твою судьбу. Несколько ми
нут назад все решилось. Ром, ты должен сегодня уйти...
Повисла пауза. Произошло что-то едва заметное для окружающих, но глобальное для меня. Мир на миг стал резиновым, растянулся и замер. Я почему-то подумал о том, что завтра должен был ехать на фотосессию, послезавтра — на гастроли, и, видимо, уже не поеду... как резко все изменилось. Еще десять минут назад я полагал, что жить мне тут, на «Д2», еще очень долго, еще долго мне придется терпеть противную музыку по утрам, режущий свет в комнатах, неприятных участников, оскорбления от глупых оппонентов, идиотские конкурсы, бессмысленные разговоры. Еще секунду назад все это считалось мной необходимым условием для пребывания здесь, я четко знал, что со мной произойдет через день, через неделю, через месяц и даже через год, а сейчас я даже не представляю, что будет завтра. Мне стало страшно.
Я всегда с раздражением слушал, как Виктория или Степан говорили о том, что «Д2» для них дом родной, а сейчас вдруг четко осознал, что этот телепроект для меня даже больше, чем дом. Это место где я живу, тут моя любимая девушка, с этим местом связаны мои планы на будущее, тут люди, с которыми я прожил и проработал три с половиной года, и, как бы я ни «любил» некоторых из них, других у меня нет. Но самое страшное, что «Д2» для меня — единственный источник доходов. Я получаю зарплату участника шоу, я работаю журналистом и фотографом в журнале «Д2», я пишу книги о «Д2», я езжу на гастроли, где поют участники шоу, я продаю книги и постеры на концертах, я сделал сайт, в котором выкладываю события за шесть дней до показа, и у меня есть еще очень много интересных задумок, но все они связаны с шоу! Я не заметил, как стал заложником ситуации, не заметил, что мое «Я» давно уже не мое.
Мой мир, который я строил три года, рухнул в один момент.
Все эти мысли промелькнули в голове в какую-то долю секунды, а речевой аппарат выдал единственное слово, которое очень емко охарактеризовало мое состояние:
Б...дь!
Естественно,— продолжал продюсер,— тебя никто не будет публично осуждать. Ты назовешь ту причину, которая тебе близка, и сегодня уйдешь.
Навсегда?
Не знаю. Думаю, что надолго... Скорее всего, до конца президентских выборов.
А когда у нас заканчиваются выборы? В марте?
В апреле.
Ого!.. Это... раз, два, три... — восемь месяцев!
Ничего с этим не поделаешь. Начинается большая игра за власть, сначала выборы в Госдуму, а потом президентские. Придет в голову какому-нибудь кандидату на сладкое кресло идея создать в глазах электората себе имидж борца за нравственность, и далеко ходить не надо — «Д2». «Посмотрите,— будет вещать этот оратор с трибуны,— „Д2"! Чему учит нас эта передача? Как строить любовь? Хорошо, давайте возьмем самую старую пару проекта и ее представителя Романа Третьякова. В кадре — хороший парень, спортсмен, борец за справедливость, имеет самую крепкую любовь на проекте, борется с наркотиками, матом, курением, о чем свидетельствуют его же заявления показанные каналом, ТТТ. Но стоит зайти в Сеть, как правда всплывает во всей красе! И что мы там видим? Вот, посмотрите — Роман курит траву! Значит, не все так красиво, как нам показывают. Но это еще мягко говоря, а если честно — нас обманывают. В периметре они борются с наркотиками, а за пределами сами употребляют эту дрянь! И это далеко не самый страшный пример,— будет орать самодостаточный гражданин, забрызгивая всех слюной.— Посмотрите, чему учит этот проект наших детей?! Ругаться, материться, драться! Что они показывают? Как девушка решилась на аборт! И это в год семьи! А что там сейчас?! Лесбиянки, гомосексуалисты, транссексуалы! Я еще раз спрошу, чему учит вас этот телепроект?!» И так далее. Большой дядя соберет всю протестную аудиторию «Д2», и в лучшем случае нас закроют. Это никому не надо, ни мне, ни вот Саше. Мы не хотим, чтобы наш бизнес разрушили, и вынуждены избавляться от всех участников, которые могут спровоцировать подобные ситуации. Так что, Роман, ты сегодня нас покидаешь.
Николай Алексеевич, я же говорил, что по этому ролику мало что можно сказать. Я делаю затяжку, и все! Откуда кто знает, что там в трубке? У нас экраны начали пахнуть?
Поверь, в том, что именно ты куришь, траву или табак, уже никто не будет разбираться. Народу скажут, что ты куришь траву, и он в это свято поверит, потому как люди хотят это видеть. Лучше сейчас потерять малое, чем потом все! Мы не хотим, чтобы наш бизнес накрыли. Понимаешь? Тут крутятся слишком большие бабки, и никто из нас, да и из них,— он многозначительно показал рукой наверх,— не хочет их терять. За дело взялись слишком большие дяди, для которых все мы так... мелочь. И твоя судьба в их глазах ничего не стоит. Но мы все-таки добились того, чтобы весной вернуть тебя, и поверь, нам это далось нелегко.
Я до сих пор в это не могу поверить! — тихо прокомментировал я.
Ты видишь, мы избавились почти от всех таких людей: Май, Чуев, Рассел...
Так тупо... меня за наркотики. Бред просто. Кому скажешь — не поверят.
Ничего с этим не поделаешь. Мне сегодня сказали правильную вещь: все президенты давали в рот своей секретарше, но только Клинтон попался на этом. Так вот и с тобой. Есть многие, кто этим злоупотребляют, но видео — только с тобой. И вышло в Интернет оно в самый неподходящий для всех нас момент.
Я вспомнил про деньги. Год назад мы подписали контракт, по которому должны получать по 5 тысяч долларов ежемесячно. Но на руки нам выдавали лишь по 30 тысяч рублей. Остальные руководство откладывало на депозит, обналичить который можно только после ухода с проекта.
— А что с теми деньгами, которые у нас накопились
на депозите?
Все нормально. Как и было обещано, 10 сентября с вами рассчитаются. Только одна маленькая формальность... Оля должна остаться на проекте.
То есть как?
Так. В случае, если она решит уйти и вы сегодня уйдете вдвоем, вы теряете все накопленные деньги.
Вы знаете, что для Оли это может стать делом принципа и я не смогу, да и не стану на нее влиять.
Я не думаю, что с ней будет сложно. Скоро начнется «Утро на ТТТ», где она будет вести свою рубрику про красоту. Не думаю, что Оля захочет ее потерять.
Если рассматривать мой уход с проекта навсегда, то, естественно, она уйдет, но если верить сказанным вами словам про то, что я вынужден уйти на определенный срок, то это меняет дело. К примеру, я могу сказать сегодня на Лобном, что ухожу по семейным обстоятельствам. Мол, надо решить сложности, возникшие дома. В этом случае не думаю, что она будет против.
Думаю, ты вправе говорить то, что посчитаешь нужным. Давай позовем Олю.
Давайте.
Я позову,— сказал Саша, до этого момента сидевший молча. Он быстро набрал на кнопках мобильного телефонный номер: — Тань, позови, пожалуйста, к нам Бузову.
Через несколько секунд по громкой связи тот же командный женский голос объявил: «Оля, выйди к железному мосту».
Заботливые администраторы в пять минут привели Олю. Она была так же весела и беззаботна, как и полчаса назад. Германовский повторил в той же последовательности свою речь: сначала выключи петлю, потом тираду про депутата, про ролик, про больших дядей, про надвигающиеся выборы. Подготовив ее морально, он за-финалил: Мы с Сашей сделали все, что было в наших силах, но Рома должен сегодня уйти.
Как?! — Оля реагировала вполне адекватно, не бросилась в слезы и причитания.— А нельзя это как-то отложить? Перенести? — Я ожидал слез с первых секунд и очень этого боялся, а тут вполне взвешенная безэмоциональная речь. Она меня сильно удивила. Мне даже сложно было определить, волнуется ли она в этот момент или нет.— Хорошо, тогда мы уходим с ним вместе,— опять же совершенно спокойно сказала она.
А вот это исключено.— возразил Германовский.— В случае, если вы уходите вместе, вы потеряете все накопленные деньги на депозите, да и не забывай про твое утреннее шоу, им тоже придется пожертвовать.
Николай Алексеевич, а нельзя на месяц, на два...— Он отрицательно качал головой.— Но восемь месяцев — это же очень много! Это почти год!
Да, и с этим ничего не поделаешь. Ты можешь сказать, что как пара вы остаетесь. В конце концов, Рома полгода сидел и ждал тебя на проекте. Наверное, просто наступила твоя очередь. Да, и еще... Я обязательно расскажу об этом ребятам. Не всем. Старичкам: Насте, Сэму, Солнцу, Степе, Виктории. Это не будет обсуждаться в кадре, но знать будут все. Уроком будет.
Но так глупо!.. Рома уходит за наркотики... уж кто-кто, но не он! У нас есть люди, которые в этом плане вообще от рук отбились,— сопротивлялась Оля.
Да мы обо всем прекрасно знаем, будем принимать меры, но повторяю, что компромата на них нет, а на Рому есть.
Но как же я? Меня начнут травить по поводу того, что я не ушла за Ромой! Мы сами не раз осуждали тех, кто не уходит за своим избранником, а теперь я останусь! Что люди подумают?!
Оля, не переживай: люди подумают то, что мы им скажем. Тебя не будут травить, я помогу.— После этих слов продюсера рвение Оли уйди за мной заметно поубавилось. Я ощутил одновременно облегчение и обиду. Облегчение от того, что за периметром выжить мне одному будет легче. Обиду — что она так легко поддалась на уговоры. Возникло дурацкое ощущение, что фразу «Я ухожу за Ромой» она выдавила из себя, внутренне того не желая.
Твою мать! Еще полчаса назад наши отношения мне казались единственным, что останется незыблемым в этой ситуации, и вот теперь я даже в них сомневаюсь. Как быстро все рушится!
Ну ты как, не против, что я останусь? — повернувшись ко мне с увлажнившимися глазами, спросила Оля.
Ладно,— я повернулся в сторону Германовского, оставив Бузову без ответа,— хорошо. Николай Алексеевич, но вы же понимаете, что я начну зарабатывать деньги... на своей узнаваемости...
У канала могут возникнуть вопросы.
Это не меняет дела. Мне же надо как-то жить.
Думаю, что после Нового года мы решим вопрос о твоем возвращении либо о зарплате. Я поговорю с каналом, посмотрим, что они скажут на этот счет.
Ну что ж, раз мы все обсудили, думаю, пора идти упаковывать вещи,— подытожил я.
Николай Алексеевич, а можно Рома хотя бы до завтра останется? — Умоляла Оля.
Как?
Ну он выйдет за ворота, а потом с него просто снимут микрофон... мы тихонько в комнате посидим... последний вечер все-таки...— Оля не выдержала, голос дрогнул, и слезы брызнули из глаз.
Ну, конечно, можно.
Мы разошлись. Они направились в аппаратную, а мы — в дом.
На Лобном месте все произошло обыденно. Все единогласно проголосовали против какого-то Малхаза. Бородина предоставила слово мне. Я сказал то, о чем договорились с продюсером. Никто из ребят не огорчился, хотя, если честно, мне этого очень хотелось. Скорее всего, никто не поверил в действительность происходящего, может быть, отчасти, потому, что не верили в реальность моего ухода, а может быть, потому, что Оля, пока я говорил, скромно улыбалась.
Меня спокойно, без истерик и причитаний довели до ворот и традиционно крикнули вслед: «Мы счастливы».
_______________
(Спасибо Чукча)
