Последний вагон.

Как-то раз довелось мне ехать в последнем вагоне скорого поезда. Народ в попутчики подобрался разный, а дорога предстояла долгая, вот под стук колёс, и сложились эти железнодорожные зарисовки.

На входе всех встречала приветливая и всё время смеющаяся проводница. Это была высокая и стройная блондинка. Видимо, она очень хотела стать стюардессой, но не прошла по конкурсу (не нашлось для неё подходящего лайнера) вот и решила, что вагон – это почти салон самолёта, только на рельсах.
Приветствие она выработала до автоматизма, и если её что-нибудь сбивало – она терялась, глуповато смеялась и быстро, быстро начинала нести всякую чепуху, выдавая её за юмор. Как только поезд трогался, она собирала билеты, размещала пассажиров на полках, а потом, раздав бельё, разносила чай и попутно вела задушевные беседы.
Проводницей она работала недавно, от того видимо, ещё не потеряла энтузиазма, в отличие от своей сменщицы. Та была прожженным профессионалом. Улыбки почем зря не раздавала и в выражениях не стеснялась. Пассажир он, что - вошел и вышел, чего же задарма скалиться? Вот если начальство нечаянно заглянет – тогда да, тогда уж непременно, улыбку повесит во все оставшиеся зубы.

Ну да оставим работников стаканов и пылесоса выполнять свои прямые обязанности, и заглянем в первое купе. Там ехала странная семейка, билеты они приобретали заблаговременно и скорее всего по знакомству, потому, что вели себя в вагоне не как пассажиры, а как его полноправные хозяева. Всего их было пять человек. Старшее поколение представляла маменька, она же тёща и бабушка. В среднее поколение входили две её взрослые дочери и зять (муж одной из них). Полноправным представителем младшего поколения был годовалый мальчик Митя.
Маменька была гирперактивна и вездесуща, ни что не должно было пройти мимо неё, будь то правильность нарезки бутерброда её старшей дочерью или проходивший мимо товарный состав. Везде она вставляла свои «пять копеек», преподнося это как заботу о благе ближнего. Иногда она впадала в странный транс и сомнамбулически рассказывала о том, что дома её с нетерпением ждут горячо любящий муж и нежно любимый ею сын Олежка, десяти лет от роду. Но это, скорее всего, были вымышленные персонажи, рожденные её больным воображением. Иначе как тогда можно объяснить тот факт, что сейчас они направляются на длительное проживание в пятизвездочный пансионат на Ривьере не всей семьёй? Ведь семья это нечто единое и неделимое, а тут взрослая женщина якобы под предлогом помощи младшей дочери по уходу за маленьким внуком и необходимости опеки не совсем (по её словам) психически устойчивой старшей, бросает на долгое время мужскую половину семьи? Нет, вряд ли это было правдой. Не берусь судить правдивость её рассказов и аргументов, добавлю только, что вела она себя со своими домочадцами так, словно она была режиссером, а они - массовкой выполняющей все её указания. Те же (видимо, устав сопротивляться и бунтовать) ни в чем ей не прекословили, дабы не усугуб*ять своего бедственного положения.

В соседнем купе ехали две сестры, хохлушки, беспрестанно борющиеся за справедливость. Они всегда чем-то громко возмущались, либо не менее громко пели, (временами не было понятно, что именно они сейчас делают: поют или ругаются) - это очень беспокоило всех окружающих. Замолкали они только во время сна. И чтобы продлить это благословенное время тишины их соседи по купе подсыпали им в чай снотворного. А кто же были их соседи?

Это была не менее странная пара мужчин, они очень яростно отвергали все обвинения в однополой любви, но, тем не менее, продолжали очень тесно общаться. Первый вообще позиционировал себя как неутомимый мачо и после первых суток пути утверждал, что поимел всех особей женского пола ехавших в этом вагоне. Видимо именно по этому, ему ничего не осталось, как приняться за мужскую половину попутчиков. Вот первым в этом его списке и оказался сосед по купе, этот юноша был не совсем мужчина. Он предпочитал дамский стиль в одежде, активно пользовался декоративной косметикой и в целом выглядел вполне женоподобно. Они постоянно объясняли что-то друг другу и окружающим, но речь первого была перегружена словами паразитами типа «маешь?» (в смысле понимаешь) и «я говорю, что…». Второй же пытался объяснить всё по Фрейду, но на первой фразе путался, сбивался окончательно и, как правило, заканчивал словами: «Ой, ну вы прям, скажете… Что хотите, то и думайте…»

Когда вечно улыбающаяся проводница разносила чай, в вагон вошли местныеизнесмены. Это была супружеская пара, он глухонемой фотограф, торговавший снимками знаменитостей. Она, официально продавала пиво и чипсы, а из-под полы фарцевала «импортными» тряпочками, изготовленными в Одессе.

Они направились в третье купе, а я подумала: «Ой, зря они это сделали»
Дело в том, что третье купе (одно на двоих) занимала пара «неформалов». Он был невысок, тощ и прыщав как подросток с ярко выраженной манией величия.
Она, напротив, была высока и дородна. В недавнем прошлом обладала пышным телом, но сев на сторгую диету, утратила его, чем очень гордилась. Не переставая (как все завязавшие алкоголики, в её случае едоголики) делилась всеми секретами приобретения стройного тела. И так всем этим надоела, что у окружающих появлялось только одно желание: заткнуть ей рот. Так получилось, что вместе с излишками тела она каким-то непостижимым образом утратила и часть мозга, от чего речи её иногда напоминали бред сумасшедшего.

И надо же было этим вагонным бизнесменам зайти к ним в купе и предложить свой товар. Что тут началось, словами не передать. В результате свершилось чудо, и глухонемой фотограф заговорил. Сначала все опешили, но потом быстро сообразили: тот только ловко симулировал недуг. На самом деле, он был абсолютно здоров, и всего лишь ловко притворялся, чтобы разжалобить покупателей, на предмет повышения прибыли от продаваемого товара. Товарец то (справедливости ради надо сказать) был фуфельный, за что фотограф и был неоднократно бит. Вот и сейчас, чтобы не усугуб*ять своего и без того критического положения бизнесмены решили сматываться.

Уже и след их простыл, а крик возмущения из купе номер три ещё долго не умолкал. Часа два вместо радио все слушали речи о том, что ходят тут всякие – разные, которые не в искусстве фотографии, не в моде ничего не понимают, а туда же в редакторы да в модистки – консультантки лезут. И о том, что им, высокообразованным и искушённым людям, приходится терпеть такие вот визиты.

Когда они устали кричать и затихли, казалось вот он благословенный час сладкого сна под ритмичный стук колёс – раздался новый вопль. Это уже была пассажирка из купе номер шесть. Дамочка миниатюрная, но с большой силиконовой грудью, при подробном взгляде становилось понятно, что силиконовой была не только эта часть её тела, но и многие другие. В общем, на ней было только одно место, где не ступал скальпель пластической хирургии – это пятки, все остальные позиции были давно и прочно захвачены силиконом, накладными ногтями и наращенными волосами.
Сначала могло показаться, что прорвался один из этих баллонов, но нет. Кричала она не по причине физических, а по причине нравственных страданий, которые причинил ей её кавалер. Она и предположить не могла, что после таких капиталовложений в преображение её тела, его потянет на сторону. А вот ведь – загулял. Причем самым коварным образом, только она преклонила уставшую (красиво намакияженную) головку к подушке, он шасть тихонечко за дверь, и шмыг в вагон ресторан водку пить и безобразия нарушать. Она-то горемычная, ночи не спала, думала, что он от поезда отстал, а он явился на третьи сутки, весь в муке и изюме. Оказывается, его там поварихи пригрели. Так вот, больше всего обманутую дамочку возмущал тот факт, что неверный любовник её не на Наоми Кэмбелл и не на Анжелину Джоллли променял, а на самых обыкновенных толстушек с кухни. И так её бедную разобрало, что визги и крики ещё долго будоражили окружающих.

Утро следующего дня началось с визита бригадира поезда. Коим оказалась высокая суховатая дама с вытянутым лицом и с бриллиантами на пальцах. Она была подчеркнуто, вежлива, чувствовалось, что она здесь хозяйка и эта власть распространялась не только на проводниц, но на пассажиров. Беседы дама вела профессионально и снисходительно. Интересовалась, нет ли жалоб, таким тоном, что становилось ясно: даже если они и есть, то реагировать она на них вряд ли станет.

Её визитом все были обязаны маменьке из первого купе. Та обратилась к бригадиру по причине пропажи у той персидского ковра, размером шесть на девять. В краже она подозревала мачо из второго купе. Ковёр был старый и очень дорогой, он был их семейной ценностью и передавался по наследству уже лет сто, поэтому маменька с ним никогда не расставалась. А он возьми, да и пропади. Бригадирша выслушала пострадавшую пассажирку, и та поведала ей, что их сосед вчера неприлично долго строил глазки её старшей дочери, а после его ухода ковёр исчез.

Задача была та ещё! Бригадирша с проводницами милицию решили не привлекать и сами начали опрашивать свидетелей. Собранная информация была противоречивой.

Две барышни из десятого купе утверждали, что это не мачо, а как раз маменькина дочка делала тому недвусмысленные намёки о походе в тамбур или ресторан, а он бедный интеллигентный, глубоко женатый, потомственный ленинградец не знал, куда деваться от её назойливых приставаний.

Мужики из седьмого купе ничего не видели, они мирно, не выходя в коридор, отдыхали по принципу: выпил – закусил – заснул, и так три дня, пока водка не кончилась.

Другая свидетельница, успевшая подружиться со старшей из маменькиных дочерей, уверяла всех, что во всём виноват мачо, он смущал невинную барышню охальными речами и намёками, а та, девушка доверчивая влюбилась в него до беспамятства прямо в среду после обеда, как только проехали Орёл.

Странный человек, неопределённого возраста из последнего купе (что у самого туалета) долго думал, не менее продолжительно молчал, а потом вымолвил, что во взаимоотношения с пострадавшими и прочими пассажирами он не вступал, и был занят охраной своего имущества.

И никто ничего не сказал про ковёр, словно его и не было. Тут из вагона ресторана вернулись младшая маменькина дочь с мужем, и недоразумение разрешилось.

Зять пояснил, что его тёща положила свой ценный ковёр на верхнюю полку, (напомню коврик-то размерами шесть на девять, и полочку в аккурат занял всю), но ему тоже надо было где-то спать. И он, потихоньку затолкал его в багажный отсек. Теща, конечно, покричала, слегка потопала ногами, даже от чаю отказалась, но велела коврик достать.

Бригадирша облегченно вздохнула от того, что всё так мирно разрешилось, и удалилась куда-то в неведомые дали железно дорожного состава.
Когда пропажа нашлась, и все обвинения были сняты, маменька решила загладить свою вину, тем более что у неё (как она утверждала) сегодня день рожденья. Вот по этому поводу она и пригласила всех на торжество.
Вечер и всю следующую ночь вагон ходил ходуном. Все пели, танцевали, строили друг другу глазки и уже не намекали, а делали откровенные предложения.

Маменька так вошла в раж, что нарядилась в свое старое бальное платье с кринолином (которое она тоже всегда возила с собой) и всю ночь напролет истязала всех своим пением в караоке. Так видимо она компенсировала свои юношеские, нереализованные мечты. После чего сама начала откровенно сводить свою старшую дочь и мачо, ну надо же выдать ее, наконец, замуж, а то совсем девка скисла.

Утром следующего дня была моя остановка. Я стояла на пустом перроне и смотрела в след уходящему поезду. Он увозил всех моих попутчиков, а я стояла и думала о том, что как же это может быть: все они едут в разные города, которые находятся в разных странах, но едут-то на одном поезде? Как же такое может быть? Может это какой-то специальный состав, и он вовсе не везёт до пункта назначения, а сам таковым пунктом является?