Анна Шуклина/Жена Рыбака

Анна Шуклина/Жена Рыбака

Ксения, мы с вами не так давно знакомы, и вы для меня неразгаданная тайна. Несколько дней назад я услышал программу Светланы Сорокиной на «Эхе Москвы». Вы в ней тоже участвовали и замечательно говорили о том, что в центре Москвы нужны не застройки элитного жилья, а культурный центр. Причем в вашей речи не было ни позы, ни ерничества. Я даже услышал какую-то боль за культуру. Я увидел совершенно другую Собчак.
Человек же развивается, что-то в нем меняется. Я давно почувствовала, что то, что я делаю, не приносит прямой пользы никому, кроме меня. Развлекательные программы, зарабатывание денег, как, знаете, первоначальное накопление капитала по Марксу. У меня был период, когда я не особо задумывалась, что там на улице происходит. Жила своей жизнью. Честно зарабатывала и действовала по логике «я деньги не ворую, к Газпрому и «Единой России» отношения не имею».

И делаю то, что хочу.
Делаю что хочу, получаю за это охрененно большие деньги и трачу их весело, с огоньком…

Тратите на красивую жизнь?
На одежду, на красивую жизнь. И я в этом была абсолютно гармонична. В мои двадцать лет у меня не было никаких мыслей о родине. Я была абсолютным атеистом, а сейчас стала верующим человеком. Что-то у меня в душе изменилось. В моей жизни произошел ряд событий, очень разных, которые привели меня не к религиозности, нет, я не религиозный человек, но к абсолютной вере и желанию найти какой-то путь в жизни.

Это очень интересно. Если не секрет, какое событие привело вас к этой мысли?
Это было связано, скажем так, с определенными духовными практиками. Началось всё с занятий йогой в спортклубе. Я ходила занималась, потому что у меня шея болела. Сначала у меня перестала болеть шея. А потом я поехала в Индию и стала учиться у преподавателя веданты. Читала книги на эту тему, медитировала. Я стала заниматься другой йогой, поменяла очень многое и в занятиях, и, соответственно, в мировоззрении.

Сколько лет назад всё это произошло?
Около двух лет назад. Я стала сопоставлять события личной жизни, мои отношения с людьми и поняла, что в моей жизни всё идет по кругу. И эта проблема — во мне. И эту проблему надо решать. Как только ты начинаешь ее решать, жизнь  — прямо удивительно! — сама тебе всё раскладывает. У тебя вдруг появляется учитель, появляется возможность пройти совершенно невероятные духовные практики. Я о них просто не хочу рассказывать, чтобы никого не испугать, но это очень глубокие, серьезные вещи.

Они требуют времени и настроя?
Требуют смелости.

Ксения, хотя мы не были лично знакомы, но я за вами наблюдал, и мне всегда казалось, что вы человек очень серьезный и глубокий. Вас многие называют главной светской львицей, а мне-то кажется, что вы стопроцентный трудоголик. И в этом вы получаете допинг, а не в светских мероприятиях.
Нельзя относиться серьезно к тому, как тебя кто называет, это в принципе неправильно.

А к себе насколько серьезно надо относиться?
Тоже не слишком серьезно. У нас, кроме себя — себя внутри, — ничего нет. Всё остальное может в любой момент оказаться ложным. То, во что ты веришь искренне, может повести тебя в ложную сторону, и надо быть очень осторожным. У тебя есть какой-то центр, ты всё время должен с ним сверяться. А мы всё время хватаемся за что-то, ищем в чем-то спасения, счастья.

То есть по сути человек, как вы говорите, достаточно одинок. И друзья, близкие, родственники — это всё может быть мыльным пузырем?
Нет, есть одна вещь, которая мне кажется главной ценностью, — это любовь. Другое дело, что, говоря это банальное слово, мы не всегда понимаем, о чем говорим. Я не могу про себя сказать, что вообще умею любить так, как я понимаю, и так, как умеют другие. Это очень сложное чувство. То, что мы обычно называем любовью, — скорее страсть, когда кровь бурлит и настроение хорошее. Но это не совсем то. Я видела настоящую любовь, когда ездила в Таиланд. Там живет женщина, которая спасала людей во время цунами, — вот она человек с божьим даром. Это было удивительное чувство: когда я ее впервые увидела, она на меня посмотрела так… Я поняла по ее взгляду, что она любит меня, как любит меня мама или как любят меня самые близкие люди, моя сестра. Ты просто видишь человека и понимаешь, что он любит тебя не потому, что ты такая хорошая, а потому, что в нем невероятное количество любви ко всему миру. У меня даже выступили слезы на глазах, я была в таком блаженном состоянии, которое мне совершенно не свойственно.
Ксения, про вашу жизнь уже многое известно, и за каждым вашим шагом пристально наблюдают. Я помню, мы с братом Игорем были в Нью-Йорке, и он оттуда должен был лететь к вам на свадьбу с Сашей Шустеровичем. И вдруг накануне звонок — свадьба отменяется.

Это было неожиданное решение, или вы к этому долго шли?
Я до сих пор чувствую большую вину перед Сашей. Потому что Саша потрясающий человек. И то, что мы сохранили дружбу, говорит как раз о том, что у него невероятный масштаб души, которого мне, наверное, и тогда не хватало, и сейчас не хватает. Если бы я оказалась в подобной ситуации, не уверена, что мне бы хватило масштаба души продолжить общение. И это свидетельство его большой силы, а не слабости.

Ксения, это дела уже давно минувших дней, но все-таки что произошло? Вы платье у Юдашкина сшили…
Я считаю, что рассказывать об этом не очень тактично. Это личная история. То, что я не вышла тогда замуж, безусловно, стало ключевым моментом в моей жизни. Потому что, если бы я вышла, по-другому бы сложилась и моя карьера, и жизнь. Одно дело — девочка, которой приходится рвать зубами и работать, и другое — жена миллиардера. Порой у меня срабатывает какая-то система внутреннего выключателя: копится, копится — и потом как пробки выбивает. В один момент я проснулась и поняла, что сделать надо так и это правильно. В такие моменты я не сомневаюсь. Так же было с митингом. Я просто проснулась и поняла, что у меня нет другого варианта, кроме как встать и идти на Болотную. Такие переходы на другой уровень, на новую ступеньку со мной происходят как щелчки. В такой момент я сразу чувствую прилив сил и энергии. Вот я сейчас нахожусь в таком состоянии.

А с чем связано это ощущение?
С тем, что у меня долгое время копилось недовольство собой, ситуацией в стране, своим местом в жизни, своим предназначением. И ведь вроде всё хорошо: есть работа, я знаменита, у меня много денег. Но при этом чувство внутри такое подленькое: какой ты вклад внесла, что ты постаралась изменить? Вот это росло, росло, и потом раз — в одну секунду я увидела, куда надо идти. Может быть, я никогда туда не приду, но я поняла, что я буду идти и у меня есть абсолютная уверенность, что это правильный путь. Я хочу приносить пользу стране, которую я очень люблю. Пользу в разных формах, будь то программа «Без цензуры», или какие-то культурные центры для молодежи, или что-то еще. Но я буду заниматься этим, я готова в это вкладывать свои деньги. И я точно не хочу получать ничего, как раньше это было, от государства. Я буду выходить на площади, буду участвовать в митингах протеста, даже если придет не сто тысяч человек, а пятеро, и мороз будет минус 25. Я вышла на эту дорогу, и у меня есть внутреннее ощущение, что я поступаю по справедливости, по сердцу. Что я себе не вру.

Понятно, что вы человек абсолютно самодостаточный. Так всегда было? С раннего детства?
Я совсем не самодостаточный человек, к сожалению. Я очень нуждаюсь в близких, я очень беззащитна. Просто не всегда у меня это получается показать, и это тоже работа над собой. Мне пришлось через многое пройти, чтобы осознать, что агрессивность, которую я часто обращала в мир, была от незащищенности. То есть ты настолько боишься, что сейчас на тебя начнут нападать, что всегда нападаешь первым. И мне больших трудов стоит это в себе постепенно уничтожать. Меня оскорбляют, а я не отвечаю. Мне что-то говорят, а я могу подколоть, вставить шпильку, но не довожу до базара.

Послушайте, вы из прекрасной, интеллигентной семьи: отец — уважаемый человек, мэр Санкт-Петербурга, мама — уважаемый человек. От чего защищаться-то надо было Ксении Собчак, чтобы вот такая агрессия возникала?
Защищаться от того, чтобы не раствориться в этой жизни. Потому что у меня очень сильные родители, и прежде всего очень авторитарная мама. И в таких семьях есть только два пути: дети либо ломаются и становятся очень тихими и подавленными, либо, наоборот, настолько свою самость сохраняют, что превращаются в абсолютный камень. У меня выбора не было. Своих детей я, наверное, буду воспитывать по-другому ради меня самой. На меня столько давили с самого детства, буквально с шести лет. Я должна была хорошо учиться, ходить в Эрмитаж, на французский, фортепьяно, балет. Я должна была соответствовать — я же дочка Собчака. Я не должна была его опозорить.

Это мама так говорила?
Да. Папа как раз был человеком абсолютно другого склада… Он видел во мне личность уже тогда. И это то, за что я всегда ему буду благодарна. Он всегда говорил не с ребенком, он говорил с личностью. Мама всегда говорила с ребенком, говорит с ребенком и сейчас, чем меня дико злит. Мама, конечно, делала всё ради моего блага, но в итоге это обернулось тем, что всё свое детство я провела с какими-то гопниками, в каких-то жутких компаниях. Как только начинаешь жать с одной стороны, то вылезает в обратную. Сейчас я понимаю, что я делала это назло. Но я боролась за личность Ксении Собчак. Я ее отстаивала как могла — по-идиотски, выходками, эпатажем. Это просто было желание оградить хоть как-то свою территорию. Я понимала, что никогда не стану такой великой, как отец, — это невозможно. Но это не значит, что я не хотела быть собой. И я боролась за себя и я себя отстояла. Я не просто «дочка Собчака» — так никто меня не назовет. Это, очевидно, то, чем я горжусь.

Вы общаетесь со своей старшей сестрой?
К сожалению, не общаемся, не дружим. Но мы видимся на каких-то событиях, папе посвященных, — она живет в Питере. Она замечательный человек, юрист, большой профессионал. У нее прекрасная семья.

У нас в этот раз специальный выпуск ОК! — «Питерский прорыв». Интересно, а почему вы уехали из Питера? Стало тесно в рамках родного города? Вы же там начали учиться в университете.
Просто тогда папа ушел, мне было очень сложно. Я вышла на улицу через много месяцев после того, как всё это пережила, и поняла, что всё, это не мой город, меня с ним ничего не связывает. Я вернулась и сказала маме, что уезжаю в Москву. Я переехала буквально за месяц, сняла квартиру на Фрунзенской.

А деньгами тогда мама помогала?
Нет. Я уже в тот момент не жила с мамой, у меня был молодой человек — гражданский муж Слава Лейбман. В семнадцать лет я ушла из дома. Мы прожили с ним три года. Помню, у нас была первая совместная покупка — джип Lexus RX 300. Мне только исполнилось 19, и вот мы на этой машине переехали в Москву. Он возглавлял какую-то нефтетрейдерскую компанию. У нас была очень большая любовь.

Я задам дурацкий вопрос. А может такое случиться, что у Ксении Собчак роман с бедным студентом или с клерком?
Конечно! У меня были невероятные отношения, когда я уходила от богатого человека к абсолютно неизвестному. Вообще в жизни у меня много чего было, я вам честно скажу.

А если бы мама не давила на вас и не пришлось бы протестовать, может быть, совсем иначе и жизнь сложилась бы?
Жизнь же не имеет сослагательного наклонения. Единственное, я понимаю, чего мне очень не хватало в детстве, — это такой любви в большом смысле. Это, наверное, то, что меня мотивирует, я всё время ищу эту любовь. Но кажется, делаю всё, чтобы ее не получать. Странная история.

Да, парадокс. А почему так происходит?
Потому что я так привыкла ее не получать, что начинаю отталкивать ее раньше, чем мне дают. Я, как любой человек, очень хочу, чтобы меня любили, чтобы меня хвалили. Но сама делаю всё так, что любить и хвалить становится невозможно. И я прошла долгий путь, прежде чем осознала внутри себя эту нестыковку. Сейчас я пытаюсь это изменить, чтобы перестать бояться показать себя настоящей, показать свою ранимость. Это очень сложно, потому что человеку, который привык всё время кидаться из рогатки какашками, очень сложно отложить рогатку и выбросить какашки. Поэтому и в личных отношениях я абсолютный лузер: я научилась в жизни уже очень многим вещам, кроме одной, с которой у меня глобальная проблема, — я не умею быть слабой.

А вы хотите быть слабой женщиной? Или это сейчас кокетство?
Я хочу, но я не умею. У меня, безусловно, искаженная картина мира. Когда мужчина начинает ухаживать за мной, проявляет ко мне интерес, я либо начинаю, как страус, голову в песок, либо меня это оскорбляет как личность. Я не могу, знаете: «любимый, как скажешь, так и будет». Мне кажется, что это какая-то унизительная позиция. Хотя в ней нет ничего унизительного.

Это феминистское, я так понимаю. Вы, оказывается, ярко выраженная феминистка, Ксения Собчак!
Нет, я вообще не феминистка, я очень люблю мужчин, я хочу быть женственной. Просто пока у меня это не совсем получается. Мне надо себя во всем — от маленьких вещей до больших — контролировать. Я как алкоголик, который знает, что где водка — там ему ходить не надо. Я себя учу, что не надо самой себе открывать дверь, что надо дать возможность мужчине открыть дверь машины. У меня на уровне рефлексов этого нет. Есть женщины, которые с этим рождаются, они всегда такие: когда приносят счет, они не тянутся за ним, потому что заплатит мужчина. Мне же всё время кажется: вдруг он подумает, что я за себя не могу заплатить. А вдруг он подумает, что мне от него что-то нужно.

В принципе получается, что не мужчина носит на руках Ксению Собчак, а Ксения Собчак, образно говоря, носит на руках мужчину. И выглядеть это может вполне органично.
Вот именно, что я так не хочу. Но безусловно, во мне много настоящей мужской энергии: я люблю работу, люблю партнерство, люблю конкуренцию. Женщина, настоящая женщина, это другое. Это мягкость, это умение уступать, умение промолчать. Это те качества, которых мне очень не хватает. Был период, когда я к этим качествам относилась с пренебрежением. Мне казалось, эти бабы сидят молчат за мужьями… домохозяйки. А вот я такая крутая, на всех баррикадах.

ОК!