Можно просто не любить пьяных — в конце-то концов, за что их любить-то?! А можно не любить пьяных с пользой — как это однажды сделала Ксения Собчак. Леденящая кровь и терзающая душу история о том, как активная нелюбовь Ксении, вероятно, спасла жизнь не только ей самой, но еще десяткам потенциальных безвинных жертв. 
Я вообще пьяных не люблю. И пить не люблю — у меня потом голова болит, туловище опухает и бессонница. Вообще вся эта пьяная эстетика в духе Андрея Васильева и поэта Орлуши, с песнями, шабашом в «Маяке», разговорами за жизнь на прокуренной кухне и трудной эрекцией мне прям-таки отвратительны. Есть в этом что-то совково-пролетарско-крестьянское. И как бы апологеты движения бухариков ни пытались придать своему пьянству вид жизненной философии протеста, эскапизма и общественного диссидентства, выглядит это по итогу все равно жалко и как-то по-свинячьи.

У меня всегда вызывало удивление: если уж человеку плевать на здоровье, так зачем выбирать такой странный способ опущения? Даже дореволюционный декаданс с его морфием и кокаином выглядит как-то изящнее, трагичнее и, что ли, убедительней. Это из серии самоубийств: можно, конечно, выпрыгнуть из окна, чтобы все брезгливо потом оттирали твои внутренности с асфальта Москоу-сити, но уж лучше тогда вены порезать в филиппстарковской ванне под Вторую симфонию Брамса. Хотя бы красиво…
Но это, как говорится, дело вкуса. Кому арбуз, а кому свиной хрящик.

Проблема в другом — что при всей моей нелюбви к пьяным они меня окружают и даже, кажется, сжимают круг. На телевидении все операторы и режиссеры бухают, и не дай боже ехать на съемки в другой город, будучи единственной женщиной в съемочной группе: с утра будешь лично расталкивать звуковика и тащить камеру оператора. Бизнесмены-олигархи бухают тоже — не пьет только Прохоров, но, может, это еще и хуже. Бухают женщины — чтобы как-то оставаться в одной реальности с пьяными мужиками. И даже в Новый год по телевизору постоянно показывают пародии на в хлам пьяных людей — это, видимо, единственный понятный, объединяющий всю страну образ. Короче, бухают все. А мне что делать? Мой питерский друг Юрий Рытник уже выдвинул версию о том, что я так долго не выхожу замуж, потому что у меня не бывает пьяных случайных связей: «Понимаешь, Ксюш, вокруг и так одни м…ки, а ты еще свой чай с мятой все время пьешь и в очках с диоптриями. Конечно, шансов никаких. Брэдов Питтов тут нет, так что надо бухать. Выпил, и вот уже и Ефремов с Башировым почти что Клинт Иствуд с Киану Ривзом. А там уже проснулись, посмеялись, может, дело и заладится». Короче, пока дела не ладятся. Зато пьяные меня любят и постоянно караулят на моем жизненном пути. Иногда даже на воздушном. А надо сказать, что есть только одна вещь в мире, которую я не люблю больше, чем пьянство. Это летать. Несложно догадаться, что по закону подлости этим двум реалиям суждено было соединиться воедино, чтобы ворваться в мою жизнь.

Рейс Москва — Нью-Йорк обещал быть легким и комфортным: девять часов полета, таблетка имована и носки из фирменного набора «Аэрофлота» должны были сделать свое дело. И вот, обложившись подушками, я приготовилась заснуть уже прямо на взлетно-посадочной полосе. Внутренний счетчик сам по себе, без дополнительных настроек приготовился отсчитывать этапы пути — как у всех контролфриков, встроенный механизм пытается хоть так проконтролировать что все в порядке. Вот стюардесса говорит о рейсе, вот правила надува жилета, вот гаснет свет, взлет, закрылки убираются, потом шасси, потом меняется режим работы двигателя — короче, вы поняли. На первой же фразе капитана стало понятно, что привычный механизм адски нарушен: «Д-добрый вечер! Эт я, ваш…капитан, ой, командир Чеплевский. Полетим в Нью-Йорк, в коротом, э-э, в карытом, э-э, в котором… » — я сразу услышала знакомые интонации оператора из «Дома-2» после смены на морозе, но после третьей попытки выговорить предложение о погоде весь бизнес-класс начал переглядываться. И тут же, как будто почувствовав недоумение пассажиров, голос оборвался, и далее уже молодецко-пионерским баритоном кто-то умный и трезвый сообщил температуру в Нью-Йорке по Цельсию. Но я-то понимала, что до Нью-Йорка еще предстояло долететь. Ласково позвала стюардессу: «А можно посмотреть на капитана? Что у него с голосом-то?» — «Да ничего-ничего, он устал немного», — доверительно сообщила мне стюардесса, как будто говорила про мужа, который бил посуду в соседней комнате. «Я бы все-таки хотела на него посмотреть», — проявила я настойчивость. «Мы уже взлетаем!» — строго сообщила мне девушка. И тут мой впавший в мгновенную панику мозг совершил неожиданное даже для самого себя.

Я вскочила и в стиле Лужкова стала звать людей почти что на баррикады: «Люди! Отстегните ремни! Встаньте! Мы летим с пьяным пилотом!» Надо сказать, что люди тоже не дураки и, несмотря на абсурдность ситуации, начали вставать. Причем оказалось, что не только нам в «бизнесе», но и всему самолету показалось сразу, что пилот в стельку, но все как-то стеснялись сказать об этом кому-либо, кроме друг друга. Стеснительность никогда не была моим оружием, и я смело двинулась к кабине пилота. Самолет замер. Стюардессы забегали. Видя, что уже не только скандальная Собчак, но и весь самолет возмущается, нам пообещали показать пилота, если все сядут на места. И правда через пару минут к нам уверенной походкой вышел молодой человек лет тридцати и по-пионерски бодро стал шутить-хохмить. «Так вы и есть капитан Чеплевский?» — учитывая, что голос у бравого пионера напоминал голос из динамика примерно так же, как Витас Михаила Шуфутинского, вопрос был излишним.

Волнения в самолете нарастали. «Да я вас в милицию сдам», — применил исконно советский метод запугивания старший бортпроводник. Сдайте, сдайте уже нас в милицию, а то ведь он, чего доброго, возьмет и взлетит всем назло, искренне переживала я. А дальше начался настоящий сюр. Ко мне подошел второй пилот и начал разговор по душам, отведя бочком в сторону от остальных пассажиров, видимо, почувствовав во мне предводителя восстания: «Ксенечка, вы поймите, если сейчас менять его, — говорил он, как я догадалась, о пилоте трансатлантического рейса, — то вам же хуже — весь экипаж придется менять, а это часа на три, пока самолет все покинут, пока другой экипаж вызовут из резерва. Опоздаете в целом часов на пять. Вам это надо? Машина (так обычно рекламируют трактор начальнику совхоза), — он похлопал зачем-то по багажной полке,  — добротная, он вообще ничего трогать не будет (продолжал говорить он о капитане), там же еще один пилот и плюс два сидят здесь, сменят его в середине полета. А?» — с надеждой спросил он. Я очень хотела в Нью-Йорк. Но про пьяных я знала достаточно, чтобы понимать, что есть шанс в Нью-Йорк не попасть никогда или попасть и посмертно быть признанными пособниками «Аль-Каиды». «Нет, — твердо сказала я. — Раз он уже погоду порывался объявлять за стюардесс, то штурвал точно никому не отдаст. Вырвет на хрен. Судя по голосу, мужик он крепкий. Ему уже там море по колено, а земля как небо».

Самое удивительное, что на этом моменте в лагере повстанцев «Боинга», названного в честь путешественника Федора Конюхова, наметился раскол. Двое грузных мужчин с Кавказа, двое рослых спортсменов и еще несколько мужчин были уже готовы лететь («на хрен нам этот геморрой с ожиданиями, чё, нормальное предложение — там же второй вроде толковый малый»). Учитывая, что у нас в принципе принято нажираться в самолетах до состояния «Иронии судьбы,  или С легким паром» и только на наших авиалиниях — обратите внимание — унизительно объявляют дополнительно, что алкогольные напитки, принесенные с собой, пить нельзя, мужики,  отнесшиеся к пилоту с пониманием, стали быстро набирать единомышленников. Спасло меня от алкотрипа, в прямом смысле этого слова, только то, что в самолете было много иностранцев, проклинающих себя в основном за то, что попытались сэкономить двести долларов на аналогичный билет на «Дельту». Не понимая русского языка, даже они смекнули, что сам факт того, что пилот все это время не выходит и сидит в кабине один (может, дремлет), достаточен для того, чтобы оказаться побыстрее в зале ожидания аэропорта. Иначе опять же ненавистное исконно-посконное отношение к собственной безопасности в стиле «кто не пьет шампанское» точно победило бы.

Мы не полетели с капитаном Чеплевским. После десятиминутного стучания наземных служб в дверь кабины он все-таки вышел, точнее, ему помог выйти второй пилот. Пассажиров пытались отогнать, не давали снимать на телефон, но это было бесполезно. Из кабины вывалился в дым пьяный человек, которого пытались как можно быстрее увести с глаз долой, а он отмахивался и громко пытался рассказать изумленным пассажирам, что у него вчера был день рождения и ему бы просто часок поспать… Зная, что во всем будет опять виновата скандалистка Собчак, я собрала подписи, адреса и паспортные данные всех пассажиров, летевших этим рейсом, с письменным их подтверждением того, что пилот был в неадекватном состоянии. Только из-за этого письма «Аэрофлот» вынужден был признать официально, что у капитана Чеплевского был гипертонический криз, схожий по своим симптомам с состоянием алкогольного опьянения.

Один приятель из руководства «Аэрофлота» потом доверительно сказал мне: «Ну ты пойми, нас же из скайтим выгонят к чертовой матери, если узнают, что у нас на международных рейсах такая фигня. На внутренних-то им все равно, а тут международный скандал». Зато теперь я всегда с трогательной нежностью думаю о наших братьях-американцах, которые готовы заглянуть тебе даже в анальное отверстие, лишь бы ты не провез суперопасные маникюрные ножницы. Я послушно снимаю шлепки, отдаю лак для волос 200 мл на утилизацию и, проходя босиком по холодному полу аэропорта Кеннеди, мечтательно представляю себе Чеплевского, который с песней «Лай-лай-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-лай» проносится над Рокфеллер-центром…

И замуж, похоже, я уже не выйду. Разве что за Медведева с Лужковым, которые как Дон Кихот с Санчо Пансой вдвоем борются с всенародным пьянством. Но они уже заняты…   
____________________
Опубликовано в журнале "Русский пионер", №17, октябрь 2010г.